Чуть ли не из трусов выпрыгивают, комментируя пост про учителя-садиста, заставившего Петеньку мыть пол (опять же умалчивая, что Петенька захаркал даже стены). А единичные комментарии адекватных пользователей обоих полов тонут в потоке перлов типа «гори в аду, тварь!», «а если бы вашего ребенка так!», «у тебя, видно, своих нет, вот родишь, тогда и рассуждай». Самое печальное, что среди этого кудахтанья встречаются и комментарии пользователей мужского пола…

А вот как порой в жизни проявляется неземная любовь ко всем на свете детям, основанная на врожденном материнском инстинкте.

Обычное дежурство по стационару. Вечер, где-то примерно одиннадцатый час. Отделение затихло, отошли ко сну. Надо было проверить одну девочку, у которой тяжело и болезненно заживает перелом, как она там после инъекции обезболивающего со снотворным. Палату наполняла лучшая в мире музыка: сопение спящего носа. Вернее, двух носов – находящаяся рядом с девочкой мать тоже спала без задних ног, даром, что полулежа на двух стульях. Женщину пришлось разбудить, шепотом спросить, как дела и, выслушав «все хорошо, вроде спит», удалиться.
Шагая по коридору, я услышал, как в ординаторской надрывается внутренний телефон. Надо сказать, что зам по АХЧ нам поставила препротивнейшую тарахтелку «а-ля Смольный», звон которой проспать невозможно. Такая штука если уж начнет под ухом дребезжать – вскакиваешь, как ошалелый. Вызов в приемник или еще куда точно не проспишь, а то прежний нежно журчащий девайс, был грех, не слышали, умаявшись. Приходилось долбиться к нам в дверь, а нам выслушивать матюги бравого персонала приемного отделения. И не ответишь на них – сами виноваты…

В трубке сказали спускаться в приемник «с чемоданом» - на нашем слэнге так говорится, когда надо все бросать и мчаться вниз, сломя голову и сшибая всех встречных. Значит, дело серьезное. Конечно, никакого чемодана не надо, да и нет его у нас, это просто чтобы не в меру бдительные мамы с папами не начинали кирпичи откладывать раньше времени. Конспирация, ага.

Дело действительно было совсем швах – меня ожидал полуторалетний мальчишка с разбитой головой, весь в крови и одетый черт-те во что, в какие-то засаленные тряпки на рыбьем меху. Рядом стояла фельдшер «Скорой» в ожидании, когда я ее отпущу. Она мне сказала, что полиция пацана вытащила из какой-то алкашно-наркушной конуры в частном секторе, пока его не в меру принявшим на грудь, с позволения сказать, родителям полиция объясняла, что воспитывать полуторалетних детей по их методикам, мягко говоря, не следует. Их общение продолжилось в «ментовозе», куда предков мальчишки потащили с целью пропаганды курса партии. Все же иногда бдительность соседей приносит хорошие плоды.Состояние ребенка было плохое. Из моего тут были сломанные ребра (слава Асклепию, без смещения) да вывих голеностопа, остальное работа нейрохирурга. Он то и дело терял сознание, приходилось держать его в наклоненном положении, дабы он не захлебнулся рвотой. Правда, ее ни разу при мне не было, но судя по судорогам горла могла начаться в любой момент. Забегая вперед, скажу – я подозревал сотрясение мозга, а нейрохирург, молодой, но грамотный парень (и чего мы с ним не ладим?) поставил более тяжелую травму – ушиб мозга. Но это как бы между прочим.

И вот такая у нас развлекуха на ночь глядя: мы всем персоналом пляшем вокруг мелкого, тащим в перевязочную, ждем нейрохирурга, где его, дьявола, нелегкая носит? И тут нам дорогу преграждает некая «онажемать».

Ей, видимо, неохота было мять жопу на коридорной скамейке (замечу, что против обыкновенного в тот день коридор был пуст, как пустыня Сахара). Лет ей было где-то 20-22 и на руках у нее важно восседал упитанный щекастый бутуз примерно того же возраста, что и уносимый нами в перевязочную бедняга.

— Доктор, а кто нас осмотрит? – капризным тоном протянула она.
— Подождите, не до вас, вы видите? – раздраженно отмахнулся я. – Освобожусь и к вам подойду.
— Вы что, не понимаете! – баба стояла бастионом, словно не видя, что вокруг творится. – Не могу я долго вас ждать, нам быстро надо. У вас тут заразы нахватаешься, а у меня ребенок маленький!
— Женщина! Тут у всех дети, и вот это, – я ткнул пальцем в сторону закрывшейся двери перевязочной, – Тоже ребенок. В очень плохом состоянии. А у вас что?
— Нога, вот, – баба стянула с ноги своего щекастого отпрыска толстый носок. Голеностопный сустав действительно был припухший, я тронул рукой, пацан захныкал.
– Что у вас случилось?
— Да мы вот ножку подвернули, а в травмпункте очередь, мы не можем ждать, выпишите нам, что надо. Вот если что документы, – она сунула мне файл с бумажками чуть ли не в зубы.
— Женщина, тут стационар, а не амбулатория. Идите обратно в травмпункт, там вас примут. Ваша травма не смертельная, а мне некогда с вами заниматься, извините.

Я обошел ее и пошел к двери перевязочной. Баба пошла за мной и прямо-таки внаглую вперлась следом.

— Да вы нас побыстрее посмотрите, а потом своими делами занимайтесь.
— Выйдите отсюда! – скомандовала перевязочная медсестра.
— А ты мне не приказывай, я ваще не с тобой разговариваю! – таким тоном «онажемать» обратилась к женщине, годящейся ей в матери, – Мне доктор нужен, вы что, не понимаете, это МОЙ ребенок!
— А это не ребенок? – обернулся я к ней, уже еле сдерживаясь.
— Где его родители? – приказным тоном спросила баба, – Я хочу поговорить с ними. — Его родители в полиции, за вот эти дела, – указал я рукой на лежащего на столе окровавленного малыша, – Они с ним это сотворили. Выйдите отсюда, не мешайте нам.

Я, честно говоря, думал, что у наглой молодой бабы хотя бы что-то человеческое осталось. Поэтому и сказал все это. Как же я ошибался!

— А-а-а, так это алкашня! Ну так вот вы должны моего осмотреть, мы нормальные, а потом к этому (слово «этому» она произнесла так, словно слизняка коснулась) подходить. От него вы нам заразу какую-нибудь принесете. Я вас тогда засужу. Бросьте его, быстренько нас посмотрите.
— Или ты сейчас же выметаешься к хренам собачьим или я вызываю ментов! – заорал я, потеряв последнее терпенье. Меня именно вот такое «так это алкашня» и добило! - Переворачиваю тут все и говорю, что это ты! (Баба, раскрыв было рот, моментально осеклась) – И доказывай ментам, что это не ты. Девчонки подтвердят, а камера в коридоре покажет, что ты тут была. Вали в травмпункт, а я тебя не приму, можешь жаловаться, плевал я на тебя и твои жалобы! Все, проваливай!
— Да ты знаешь, кто мой муж!... – начала было она.
— Да мне наплевать, кто он такой, так ему и передай. Вали и передавай! Все, выметайся! Ребенок этот умрет – все на тебя повесим! Нас много – ты одна!
— Ну мы еще встретимся… — прошипела она, но судя по поспешности ретировки, до нее наконец-то дошло, что она тут лишняя.

Когда все утихло и пострадавшего отвезли в реанимацию (настолько плохо было дело!), я прошел в травмпункт и поинтересовался, была ли у них такая-то дама. Да, сказали, была, дело там совершенно плевое, могли бы и дома полечиться. Растяжение связок сустава. Как она тут вела себя, спрашиваю. Сперва лезла вперед очереди, «яжымать», но ее такие же бабы быстро обломали и она заткнулась. Для утреннего рапорта взял ее Ф.И.О. и домашний адрес и уже глубокой ночью в ординаторской с телефона нашел ее профиль вОдноклассниках и пошарил по нему от нечего делать.

Бог мой, сколько там было слюняво-сопливых комментариев под фотками детских рожиц! В стиле «утю-путю, какие мы балсые!», «расти, малыш, дай тебе Бог здоровья!» и прочее, в том же духе. И чуть ли не в каждой ленте – фотка ее Килюски (Кирюшки, если я правильно понял): «мы какаем», «мы кушаем», ну и другая всякая овуляшечья хрень. На фотографиях – явно перекормленный ребенок с паратрофией (разновидность детского ожирения) с уже начавшимися деформироваться коленными суставами – еще бы, мягким детским костям такой вес держать на себе не комильфо.

Жалобы на меня так и не поступило. До сих пор, а значит уже и не будет. Рапорт с подписями медсестер был отправлен главному, тот, узнав о том, что я все же сорвался, поморщился, сказав: «все-таки, сдерживайся, хотя я все понимаю, но ты ж не сопливый студент». Ребенок наш жив, уже переведен в палату. Заходил я вчера к нему, посмотреть, как его нога и заживающие ребра. Худенький, бледный до прозрачности, глазенки как бездонные озера, он поднял дикий рев, увидев меня, а когда я уходил, запустил в меня маленькой подушечкой, а то ишь, расходился тут всякий. Ну да это хорошо, только вот куда его потом? Ведь вполне могут обратно вернуть, по нашим-то законам… Да, еще сделал замечание женщинам из соседней палаты, чтобы не закармливали, а то возиться с несварением потом не им. Да и при черепно-мозговой аппетита особо не бывает, так что он у вас, говорю, и есть особо не будет. «А-а-а, а я хотела ему колбаски дать…» — протянула одна. Блин, ты б его еще шашлыком накормила!

ВЧуть ли не из трусов выпрыгивают, комментируя пост про учителя-садиста, заставившего Петеньку мыть пол (опять же умалчивая, что Петенька захаркал даже стены). А единичные комментарии адекватных пользователей обоих полов тонут в потоке перлов типа «гори в аду, тварь!», «а если бы вашего ребенка так!», «у тебя, видно, своих нет, вот родишь, тогда и рассуждай». Самое печальное, что среди этого кудахтанья встречаются и комментарии пользователей мужского пола…

А вот как порой в жизни проявляется неземная любовь ко всем на свете детям, основанная на врожденном материнском инстинкте.

Обычное дежурство по стационару. Вечер, где-то примерно одиннадцатый час. Отделение затихло, отошли ко сну. Надо было проверить одну девочку, у которой тяжело и болезненно заживает перелом, как она там после инъекции обезболивающего со снотворным. Палату наполняла лучшая в мире музыка: сопение спящего носа. Вернее, двух носов – находящаяся рядом с девочкой мать тоже спала без задних ног, даром, что полулежа на двух стульях. Женщину пришлось разбудить, шепотом спросить, как дела и, выслушав «все хорошо, вроде спит», удалиться.
Шагая по коридору, я услышал, как в ординаторской надрывается внутренний телефон. Надо сказать, что зам по АХЧ нам поставила препротивнейшую тарахтелку «а-ля Смольный», звон которой проспать невозможно. Такая штука если уж начнет под ухом дребезжать – вскакиваешь, как ошалелый. Вызов в приемник или еще куда точно не проспишь, а то прежний нежно журчащий девайс, был грех, не слышали, умаявшись. Приходилось долбиться к нам в дверь, а нам выслушивать матюги бравого персонала приемного отделения. И не ответишь на них – сами виноваты…

В трубке сказали спускаться в приемник «с чемоданом» - на нашем слэнге так говорится, когда надо все бросать и мчаться вниз, сломя голову и сшибая всех встречных. Значит, дело серьезное. Конечно, никакого чемодана не надо, да и нет его у нас, это просто чтобы не в меру бдительные мамы с папами не начинали кирпичи откладывать раньше времени. Конспирация, ага.

Дело действительно было совсем швах – меня ожидал полуторалетний мальчишка с разбитой головой, весь в крови и одетый черт-те во что, в какие-то засаленные тряпки на рыбьем меху. Рядом стояла фельдшер «Скорой» в ожидании, когда я ее отпущу. Она мне сказала, что полиция пацана вытащила из какой-то алкашно-наркушной конуры в частном секторе, пока его не в меру принявшим на грудь, с позволения сказать, родителям полиция объясняла, что воспитывать полуторалетних детей по их методикам, мягко говоря, не следует. Их общение продолжилось в «ментовозе», куда предков мальчишки потащили с целью пропаганды курса партии. Все же иногда бдительность соседей приносит хорошие плоды.Состояние ребенка было плохое. Из моего тут были сломанные ребра (слава Асклепию, без смещения) да вывих голеностопа, остальное работа нейрохирурга. Он то и дело терял сознание, приходилось держать его в наклоненном положении, дабы он не захлебнулся рвотой. Правда, ее ни разу при мне не было, но судя по судорогам горла могла начаться в любой момент. Забегая вперед, скажу – я подозревал сотрясение мозга, а нейрохирург, молодой, но грамотный парень (и чего мы с ним не ладим?) поставил более тяжелую травму – ушиб мозга. Но это как бы между прочим.

И вот такая у нас развлекуха на ночь глядя: мы всем персоналом пляшем вокруг мелкого, тащим в перевязочную, ждем нейрохирурга, где его, дьявола, нелегкая носит? И тут нам дорогу преграждает некая «онажемать».

Ей, видимо, неохота было мять жопу на коридорной скамейке (замечу, что против обыкновенного в тот день коридор был пуст, как пустыня Сахара). Лет ей было где-то 20-22 и на руках у нее важно восседал упитанный щекастый бутуз примерно того же возраста, что и уносимый нами в перевязочную бедняга.

— Доктор, а кто нас осмотрит? – капризным тоном протянула она.
— Подождите, не до вас, вы видите? – раздраженно отмахнулся я. – Освобожусь и к вам подойду.
— Вы что, не понимаете! – баба стояла бастионом, словно не видя, что вокруг творится. – Не могу я долго вас ждать, нам быстро надо. У вас тут заразы нахватаешься, а у меня ребенок маленький!
— Женщина! Тут у всех дети, и вот это, – я ткнул пальцем в сторону закрывшейся двери перевязочной, – Тоже ребенок. В очень плохом состоянии. А у вас что?
— Нога, вот, – баба стянула с ноги своего щекастого отпрыска толстый носок. Голеностопный сустав действительно был припухший, я тронул рукой, пацан захныкал.
– Что у вас случилось?
— Да мы вот ножку подвернули, а в травмпункте очередь, мы не можем ждать, выпишите нам, что надо. Вот если что документы, – она сунула мне файл с бумажками чуть ли не в зубы.
— Женщина, тут стационар, а не амбулатория. Идите обратно в травмпункт, там вас примут. Ваша травма не смертельная, а мне некогда с вами заниматься, извините.

Я обошел ее и пошел к двери перевязочной. Баба пошла за мной и прямо-таки внаглую вперлась следом.

— Да вы нас побыстрее посмотрите, а потом своими делами занимайтесь.
— Выйдите отсюда! – скомандовала перевязочная медсестра.
— А ты мне не приказывай, я ваще не с тобой разговариваю! – таким тоном «онажемать» обратилась к женщине, годящейся ей в матери, – Мне доктор нужен, вы что, не понимаете, это МОЙ ребенок!
— А это не ребенок? – обернулся я к ней, уже еле сдерживаясь.
— Где его родители? – приказным тоном спросила баба, – Я хочу поговорить с ними. — Его родители в полиции, за вот эти дела, – указал я рукой на лежащего на столе окровавленного малыша, – Они с ним это сотворили. Выйдите отсюда, не мешайте нам.

Я, честно говоря, думал, что у наглой молодой бабы хотя бы что-то человеческое осталось. Поэтому и сказал все это. Как же я ошибался!

— А-а-а, так это алкашня! Ну так вот вы должны моего осмотреть, мы нормальные, а потом к этому (слово «этому» она произнесла так, словно слизняка коснулась) подходить. От него вы нам заразу какую-нибудь принесете. Я вас тогда засужу. Бросьте его, быстренько нас посмотрите.
— Или ты сейчас же выметаешься к хренам собачьим или я вызываю ментов! – заорал я, потеряв последнее терпенье. Меня именно вот такое «так это алкашня» и добило! - Переворачиваю тут все и говорю, что это ты! (Баба, раскрыв было рот, моментально осеклась) – И доказывай ментам, что это не ты. Девчонки подтвердят, а камера в коридоре покажет, что ты тут была. Вали в травмпункт, а я тебя не приму, можешь жаловаться, плевал я на тебя и твои жалобы! Все, проваливай!
— Да ты знаешь, кто мой муж!... – начала было она.
— Да мне наплевать, кто он такой, так ему и передай. Вали и передавай! Все, выметайся! Ребенок этот умрет – все на тебя повесим! Нас много – ты одна!
— Ну мы еще встретимся… — прошипела она, но судя по поспешности ретировки, до нее наконец-то дошло, что она тут лишняя.

Когда все утихло и пострадавшего отвезли в реанимацию (настолько плохо было дело!), я прошел в травмпункт и поинтересовался, была ли у них такая-то дама. Да, сказали, была, дело там совершенно плевое, могли бы и дома полечиться. Растяжение связок сустава. Как она тут вела себя, спрашиваю. Сперва лезла вперед очереди, «яжымать», но ее такие же бабы быстро обломали и она заткнулась. Для утреннего рапорта взял ее Ф.И.О. и домашний адрес и уже глубокой ночью в ординаторской с телефона нашел ее профиль вОдноклассниках и пошарил по нему от нечего делать.

Бог мой, сколько там было слюняво-сопливых комментариев под фотками детских рожиц! В стиле «утю-путю, какие мы балсые!», «расти, малыш, дай тебе Бог здоровья!» и прочее, в том же духе. И чуть ли не в каждой ленте – фотка ее Килюски (Кирюшки, если я правильно понял): «мы какаем», «мы кушаем», ну и другая всякая овуляшечья хрень. На фотографиях – явно перекормленный ребенок с паратрофией (разновидность детского ожирения) с уже начавшимися деформироваться коленными суставами – еще бы, мягким детским костям такой вес держать на себе не комильфо.

Жалобы на меня так и не поступило. До сих пор, а значит уже и не будет. Рапорт с подписями медсестер был отправлен главному, тот, узнав о том, что я все же сорвался, поморщился, сказав: «все-таки, сдерживайся, хотя я все понимаю, но ты ж не сопливый студент». Ребенок наш жив, уже переведен в палату. Заходил я вчера к нему, посмотреть, как его нога и заживающие ребра. Худенький, бледный до прозрачности, глазенки как бездонные озера, он поднял дикий рев, увидев меня, а когда я уходил, запустил в меня маленькой подушечкой, а то ишь, расходился тут всякий. Ну да это хорошо, только вот куда его потом? Ведь вполне могут обратно вернуть, по нашим-то законам… Да, еще сделал замечание женщинам из соседней палаты, чтобы не закармливали, а то возиться с несварением потом не им. Да и при черепно-мозговой аппетита особо не бывает, так что он у вас, говорю, и есть особо не будет. «А-а-а, а я хотела ему колбаски дать…» — протянула одна. Блин, ты б его еще шашлыком накормила!
озможно, меня можно осудить «за грубость и хамство», это уж кому как угодно. Да, был несдержан, хотя обычно за мной такого не водится. Но как бы вы поступили на моем месте?(С)