Сижу я в своём любимом «Штолле», наворачиваю кулебяку.

Подсаживается ко мне за столик уже далеко не юная женщина, называет по имени и спрашивает: помню ли я её.
- ?
- Я Ира, сестра Тани А., вы с ней в одном классе учились.
- А-а!... не, не помню.

Всё моё детство – это один большой сон. Время от времени меня будили, возвращали к действительности. И я чувствовала себя как рыба на берегу. И как только было возможно, я ныряла опять в свою параллельную действительность.

В то время я по сторонам не смотрела и Тань не запоминала.

Но мало-помалу туман стал рассеиваться, и я вспомнила, как наша классная (Вера Зиновьевна) пререкается с какой-то родительницей: «Она у вас в семье няня и домработница. Девочке некогда учиться». Это классная выговаривала Таниной и соответственно Ириной маме.

Когда Тане исполнилось 10 лет, у нее родилась сестра Ира.

Так её мама пыталась окольцевать вольную птицу – Ириного папу.
Ничего не вышло. И стала она мать-одиночка с двумя детьми. Кое-как на воде и хлебе дотянула год, устроила младшую в ясли и пошла пахать на трёх работах.

Во-первых, надо детей кормить, а во-вторых, появилась идея-фикс, что личную жизнь без отдельной квартиры не устроить. Надо скопить на кооператив.

И с этого момента все заботы о младшей сестре легли на плечи старшей.
Она отводила её в ясли, приводила из яслей, кормила, играла, укладывала спать. И когда малышка болела, Таня не ходила в школу. Мама считала, что делает благое дело, – девочка приучается к самостоятельности, учится ухаживать за ребёнком – в жизни пригодится.

Не пригодилось.

Это раннее, насильственное «материнство» напрочь отбило у Татьяны желание заводить собственных детей.
И она превратилась в убеждённую чайлдфри. Просто тогда такого понятия ещё не было, но явление было.
С восемнадцати лет Таня стала жить самостоятельно, мама таки купила кооперативную квартиру, оставив комнату в коммуналке Тане.

Лет этак с 20 до 30 мама постоянно спрашивала Таню, когда, наконец, она выйдет замуж.

С 30 до 40: «не хочешь замуж, роди так ребёнка, без мужа, я помогу вырастить».

С 40 до 50 пилила: «Ты эгоистка, ты пустоцвет, тебе наплевать на мать, ты не родила мне ни одного внука, я напишу завещание – тебе ничего не достанется». И выполнила своё обещание – всё завещала внукам.

Младшая-то план перевыполнила, за три года троих родила: девочка, мальчик, девочка. Грех матери на судьбу жаловаться, и с этими еле справлялась. Нянчилась она с внуками и названивала старшей дочери, чтобы та пришла ей помогать.

Надо ли объяснять, что Татьяна туда ни ногой.

Татьяна жила весело и свободно. Ни в чём себе не отказывала, ничем себя не обременяла. Работала групповодом, потом экскурсоводом, проводником – лишь бы на колёсах, лишь бы куда-нибудь ехать.

И такую лёгкую и свободную жизнь надо бы завершить легко и свободно. В почти полном здравии, ни о чём не ведая, уснуть и не проснуться.
Так бы оно и случилось, если бы у Ирины не было ключей от Татьяниной квартиры.

- Звоню по телефону – не отвечает. Приезжаю, звоню в дверь – не открывает. Я своими ключами открыла. А она в постели без сознания. Я скорую вызвала. Инсульт. Еле откачали.

Правая сторона парализована, рот перекошен, говорит плохо. А кому ухаживать? Только мне и детям моим! Своих она не родила.

Вот с дочерьми дежурство организовали, сын на машине продукты привозит. А старшая, ей 25, уже замужем. Ребёнка родит, не сможет нам помогать. Правильно мама (царство ей небесное) говорила: «Таня, роди ребёнка. Ты же на старости лет одна останешься».

Да она детей терпеть не могла. С моими ни дня не сидела. Мама говорила, что со мной сидела. Я помню, как сидела. Запрёт меня в в комнате, а сама гулять с девчонками. Почему вот мы должны теперь с ней мучиться?

В какой-то момент я почувствовала, что Ирина ищет волонтёров для ухаживания за сестрой. Но нет, я на такие вещи не подписываюсь. Во всяком случае, с некоторых пор. Позвонить – позвоню, но и только. А Ира всё повторяет:
- Нет, ну почему я должна с ней мучиться?

Я молчу, но думаю, а потому что не надо чужой смерти мешать приходить вовремя.