- Почему у вас нет детей?
- Мы чайлдфри с супругом, понимаете…
- Вы что же, детей не любите?
- А - вы – любите людей?
- Конечно, я же не человеконенавистник.
- Всех людей?
Тут наступает ступор. Потому что люди – все люди – это и бухое быдло, орущее до пяти утра на лавочке у вас под окнами, и противная прыщавая молодёжь с Ягой, вечно тычущая пальцами в мою милую добрую больную молодую соседку «Ха, зырь, жируха пошла! Почём свининка?», и грязные, злобно зыркающие дворники, знающие по-русски только «зыдырасте» и «не понимай», и бомжеватого вида алкаши, стреляющие у магазинов «десяточку». Понятно, что этот контингент простой законопослушный обыватель любить не может. И тут следует второй аргумент:
- Но дети – они же не люди!
Это я не прикалываюсь. Я очень часто это слышала. Дети приравниваются к котяткам и щеняткам, которые пушистые и мимимшные. Только котятки и щенятки вырастают в кошек и собак, которые могут и укусить, и в тапки нагадить. Знаете, где теперь эти мимими? Нет, на улице такие не выживают, но прошерстите интернет, волонтёры загибаются под грузом отдаваемых даром породистых зверей – персидских и сиамских котов, овчарок, такс, терьеров. Вот где ваши мимимишки теперь! А всё отчего? А оттого, что пушистый комочек стал взрослым животным, со своими желаниями, характером, требованиями. Доминантным поведением. Если человек любит животное, то он, как старший в стае, скорректирует поведение питомца, и они будут братьями навек. Не любит – выкинет. Никто и не заметит. Так и делают.
А ребёнка, когда он из няшной крохи вырастает в самостоятельную и довольно-таки требовательную личность? В принципе, можно, в детдом. Но ребёнок – не котёнок. Он поставлен на учёт, у него есть документы, он замечен всеми, а поэтому, наигравшись с лялькой, выкинуть его мать не может, потому что-де «Я родила, мне и крест нести», «что соседи скажут». И «боженька не простит».
И начинается. Попытка продлить «лялькин» период. Чтобы новый, цельный, самодостаточный, осознавший себя и свои амбиции маленький человечек как можно дольше оставался игрушкой. Котёнком. Зашла в магазин игрушек за подарком племяннице. Раскрасневшаяся, вспотевшая мамашка примеривает на сына какой-то чудовищный розовый комбинезон. Мальчик ноет:
- Маааам, я хочу, где «звёздные войны»…
Видимо, он имел ввиду стенд с игрушками из серии Star Wars. Мать, пыхтя, заявляет в ответ:
- Какие звёздные войны, ты ещё маленький!
Мальчику, на минутку, лет эдак шесть-семь. В эти годы уже иностранный язык пора учить. Пока мозг не закоснел. А она его в розовое кутает.
И так повсеместно.
«Сиди, сиди, деточка, бабушка постоит», в автобусе. Деточке около десяти, и он наверняка пинает мячик с одноклассниками в дворовой коробке до темноты.
«Девушка, уступите место маленькому у окошечка, ему на облачка посмотреть хочется», в самолёте. Маленький, ага. Лет тринадцать.
«Что, что, это последняя такая игрушечка была? Её тётенька взяла? Ну, мы сейчас попросим, и тётенька нам уступит, правда?» в магазине. Девочке семь.
Дети, сами, терпеть не могут эти сюсюканья, им поскорее хочется повзрослеть, стать большими, сильными, самостоятельными. Им буквально стыдно за своих сюськающих мам, пап, бабушек, дедушек. Я видела, как они морщатся, я слышала, как говорят «не надо, я не хочу, отстань», будучи не в силах, из-за небогатого ещё в их возрасте лексикона, объяснить – они хотят быть как все. Как взрослые. Которые, если им не достался товар, не клянчат, место не досталось у иллюминатора – не ноют, и мамы за них не просят, они спокойно сидят в самолёте в проходе, и смотрят кино. А в транспорте принято уступать инвалидам и старикам, и ребёнок хочет, как взрослый, уступить место. Дети слова «взрослый», кстати, не используют. Они говорят «как большой».
У меня был такой случай, в самолёте, я всё равно хотела потупить в планшет, и уступила, по просьбам матери, своё место «у окошка» малому лет семи-восьми. А он разревелся и на место уступленное не пошёл. Ревел, и всё повторял «хочу, как папа!» Успокоили, оставили на своём месте, и из коротких, рваных пояснений мамы я вычленила текст и поняла – отец часто летает по командировкам, а сын его как-то спрашивал – а ты всегда сидишь у иллюминатора? А отец ответил, нет, сынок, тут уж не до красот, где место успел достать, там и сиди. И мальчик хотел быть как большой папа, а не как маленький ребёнок, а тут ему «у окошка» место выбивают. Обида же. Он хотел быть «как большой», а из него сделали «маленького»
Дети хотят быть «как большие». Очень.
Только им не дают. Забивают эту самость на корню. Залюбливают до смерти.
Дети – люди. Живые и настоящие. Не «он(она) ещё ничего не понимает, потом спасибо скажет». Нет. Сухомлинский, Макаренко, Паустовский, Носов и, особенно, Крапивин доказали: у мальков этих есть свой собственный, личный, даже в самой любящей правильной семье никак не пресекающийся со взрослыми, свой мир. У нас же был?
Даже котёнок – не игрушка, а ребёнок – и подавно.
И, если посторонние взрослые уступают потачкам, отдают и место, и вещь, то дети быстро учатся простому факту, а именно – им все должны. Дети всё прекрасно понимают… И, престав быть мимишными няшками, всё равно ждут – как же так, ведь им всё дозволено…
И можно отнять у бабушки пенсию. А что? Ей всё равно скоро помирать, а мне деньги нужны. И, вообще, это моё место у иллюминатора.
до чего же оно мерзкое и гадкое.
