Белоснежные торжественные ворота студии Сэлзника, которые он избрал для эмблемы своей кинокомпании, и которые зритель видит в первые секунды начала фильма, еще до титров, на самом деле были построены из оштукатуренных досок. А за этими воротами открывалось зрелище скучных контор и съемочных площадок — ничего романтичного.
Исполнители главных ролей ближе познакомились друг с другом. Первая встреча Вивьен Ли с Кларком Гейблом особенно ярко врезалась в память одного из известнейших студийных фотографов Кларенса Булла, которому в тот день, накануне съемок было поручено сфотографировать Вивьен и Гейбла на лестнице особняка. В действительности это была самая обычная лестница с подпорками, которую так часто использовали в самых разных костюмных фильмах МГМ, что ковер на ступеньках давно полысел, а в некоторых местах был стерт до дыр.
Гейбл пришел на встречу вовремя, и они вместе стали ждать появления Вивьен. Час. Полтора. Гейбл рассвирепел как зверь: “Так вот как они здесь делают дела!” — проревел он, имея в виду пресловутую английскую пунктуальность. — Если так — я не хочу сниматься с ней в одном фильме!
Булл поспешил выяснить в чем дело, и узнал, что Вивьен тут ни при чем — оказывается агенты Сэлзника что-то перепутали и назначили встречу на два часа позже. Гейбл вышел прогуляться, грозно мерил длинными ногами съемочную площадку и вернулся к знаменитой лестнице мрачнее тучи: “Все равно не стану я работать с этой дамочкой!” — “Я с вами совершенно согласна, мистер Гейбл! — раздался звонкий голос откуда-то сбоку от декорации, где в тот момент появилась Вивьен, оценивающе разглядывая своего будущего партнера. — Если бы я была мужчиной, то сказала бы этой Вивьен Ли, чтобы она катилась в Англию к… и занималась онанизмом.
Гейбл опешил. Его гнев как рукой сняло. „Не прошло и пяти минут после их встречи, — вспоминал Булл, — как она уже вила из него веревки“. Булл сделал свои фотографии, а когда Вивьен ушла, Гейбл сказал ему: „Черт возьми, ты прав! Она и впрямь очаровательна!“”
26 января 1939 года начались основные съемки. Одетая в белый кринолин с зеленым узором из листьев и цветов, Вивьен Ли, стоя на ступеньках Тары, объявила близнецам Тарлтонам: “Если кто-нибудь из вас еще раз произнесет слова „война“, я уйду в дом и хлопну дверью! Никакой войны не будет!” Накануне Второй мировой эти слова приобрели особое звучание. А Вивьен была само совершенство. Однако чуть позже первую сцену пересняли вновь, так как придирчивому Сэлзнику не нравился цвет платья Скарлетт и его поменяли на белоснежное и гладкое.
Американская группа была поражена умением Вивьен владеть своими эмоциями. Исполнительница роли Мелани, Оливия де Хэвилленд, вспоминала: “Мне, после того как я облачалась в свое пышное платье, требовалось еще минут десять, чтобы войти в образ, а она могла в одно мгновение войти и выйти из роли — как будто речь шла о том, чтобы включить или выключить свет! Когда раздавалась команда „Мотор!“, она могла несколько секунд продолжать шепотом свой разговор, а затем вступать в сцену — совершенно в „образе“!”
“Вивьен была спокойна, — вспоминал один из ассистентов, — выдержанна и методически профессиональна. Мужчины восхищались ею, но ее прямота и способность говорить правду в виде насмешливых трюизмов отпугивали. Женщины завидовали ей”.
По словам Джорджа Кьюкора, Скарлетт-Вивьен была “заряжена электричеством и одержима дьяволом”. Чего никак нельзя было сказать о Рэтте Батлере Кларка Гейбла. Несмотря на свой талант и обаяние, актер боялся Вивьен, и по окончании фильма в глаза бросилось явное превосходство Скарлетт над Рэттом. В романе Рэтт — единственный человек, которого Скарлетт не удалось сломить или запугать. Яркий пример тому — ночная сцена после приема Мелани. В романе Рэтт выходит победителем, он приводит Скарлетт в смятение и овладевает ею. В фильме же все наоборот, сцена завершается очевидной моральной победой Скарлетт над мужем.
Слава Гейбла в то время намного превышала известность Вивьен. Он завоевал ее, основываясь не столько на актерском ремесле, сколько на внешней привлекательности и ореоле Американца — охотника, самца, настоящего мужчины. Его успех объяснялся еще и тем, что в предыдущих фильмах сценарии писались специально в расчете на него. Роль Батлера — человека сложного, умного и ироничного — испугала актера. Но отказ от роли 0бозначал бы для него безработицу и разрыв контракта.
На съемочной площадке любимец американцев не скрывал раздражения. Сцены из сценария переписывали снова и снова, а актер вообще всегда плохо запоминал текст, и поэтому особенно нервничал рядом с Вивьен Ли, у которой текст “отскакивал от зубов”. Как-то от Гейбла осторожно потребовали подражания южному акценту. Он вспылил, и высказал режиссеру: “Меня раздражает эта ваша замедленная манера! Вы все время уделяете внимание женщинам, как будто мужчины здесь не работают!” С этими словами Гейбл исчез. Когда его разыскали, его гнев поутих, но возвращаться на съемочную площадку он отказался.
Сэлзнику пришлось спешно менять режиссера. Вместо Кьюкора к работе был подключен Виктор Флеминг, который в итоге и фигурирует в титрах. Хотя на самом деле фильм равноценно снимали четыре режиссера. Но всему свой черед. Увольнение Кьюкора повергло актрис в отчаяние. Облаченные в свои траурные черные наряды — как раз снимали сцены траура по Чарльзу Гамильтону, — они словно черные птицы ворвались в кабинет Сэлзника и прижали его к сводчатому окну, требуя вернуть Кьюкора. Закрыв лицо руками, он был вынужден в буквальном смысле слова обороняться. Великий продюсер был далеко не ангелом, и вовсе не недовольство Гейбла стало истинной причиной увольнения талантливого Кьюкора. Сэлзник нервничал из-за того, что группа отставала от графика, из-за того, что фильм обойдется ему не в 2,5 а в 3 миллиона долларов. К тому же он взялся самолично переписать сценарий фильма — дело рук одного из лучших сценаристов США Сиднея Хауарда. (Пока снимался фильм, руку к сценарию также приложили Бен Хект и Скотт Фитцджеральд). Со своей стороны Кьюкор делал все возможное, чтобы выровнять ситуацию и вернуться к диалогам, как их написала сама Митчелл, но его тактичные замечания лишь бесили Сэлзника. Он позволял себе прямо во время съемок делать бестактные замечания, которые сбивали и режиссера, и актеров, и сам тратил бесценное время на соблюдение всевозможных мелочей, словно не замечая, что от этого страдает целое.
Осознав, что Кьюкора уже не вернуть, Вивьен Ли, преисполненная презрения к Голливуду, переоделась в обычное платье и решительным шагом направилась к своему агенту Майрону Сэлзнику. Она стояла перед ним, кипя от возмущения, грозясь отказаться от роли, но брат продюсера холодно взглянул на нее и ледяным тоном произнес: “Если вы бросите работу над фильмом, то не выйдете из зала суда до конца своих дней. И вам уже никогда не придется играть ни в театре, ни в кино. Уж я об этом позабочусь”.
Так впервые свободолюбивая англичанка столкнулась с беспощадностью голливудской машины. Жаловаться было некому и пришлось вернуться. Она писала друзьям: “После ухода Кьюкора у меня пропала последняя возможность получить от работы хоть какое-то удовольствие. Я такая дура, что ввязалась в это, но винить, кроме себя, некого”.
Новый режиссер не смог найти общего языка с актерами. Его грубость и плоское чувство юмора давили на Гейбла и выводили из себя Вивьен Ли. Едва появившись на съемочной площадке, Флеминг заявил: “Я хочу сделать этот фильм мелодрамой!” — чем сразу восстановил против себя всех исполнителей. Он не умел разбирать характеры героев или ставить сцену. Скарлетт он хотел вовсе свести до плоскокартонной отрицательной героини, лишив ее обаяния и права на человечность. Безжалостно вычеркивал он из сценария все реплики Скарлетт, которые хоть как-то раскрывали ее истинные страдания и помыслы. Вивьен воспротивилась этому и с кровавым боем отвоевывала у Флеминга каждую реплику, указывая на сценарий. Тогда властный Флеминг, считая это злобными придирками актрисы, рассвирепел и рявкнул: “Мисс Ли, можете взять этот сценарий и подтереть им вашу королевскую британскую задницу!” Но Вивьен не сдавалась: “Мистер Флеминг, но в поступках моей героини совершенно отсутствует логика! Я просто не представляю, как это можно сыграть!” — на что Флеминг, скрипя зубами, неизменно повторял: “Поддайте жару!” А когда посреди съемок Вивьен не выдержала и спросила: “Объясните мне, что я здесь делаю?”, он коротко ответил: “Заткнись!”
“Съемки идут черепашьим шагом, время течет медленно, сделано очень мало — в основном потому, что играть невероятно трудно из-за ужасного диалога” — писала Вивьен мужу Ли Холману.
К этому времени Кларк Гейбл успел поссориться и с Флемингом. Чуткая Вивьен постаралась прийти партнеру на помощь, но Гейбл был так напряжен, что не реагировал на ее поддержку. Если Вивьен была готова работать от зари до полуночи, Гейбл покидал съемочную площадку ровно в 18.00. “Прямо как клерк в юридической консультации!” — вспылила Вивьен Ли. Ее слова передали Гейблу. Он решил отомстить. С тех пор перед съемками любовных сцен и романтических поцелуев он добросовестно наедался лука, чем подвергал терпение и выдержку своей партнерши ужасному испытанию.
Что до исполнителя роли Эшли Уилкса — актера Лесли Хоуарда, то с ним было работать немногим легче. Несмотря на грандиозность проекта, в котором ему довелось участвовать, Хоуард был равнодушен к своей роли и к съемкам вообще. Когда его пригласили на роль Эшли, он как раз с воодушевлением принимался за съемки собственного танцевального фильма, однако цензура потребовала от него смертоносных для сюжета исправлений. Тогда Дэвид Сэлзник пообещал помочь Хоуарду с его фильмом, если тот в свою очередь согласится сыграть Эшли. Однако едва актер подписал контракт и согласился, Сэлзник обманул его, и Хоуард понял, что его попросту использовали. К тому же в мае 1939-го актер снимался одновременно в двух фильмах “Интермеццо” и “Унесенные ветром”. Это требовало от него огромных эмоциональных затрат. и, оказываясь на съемках, он, как правило, был уже вымотан предыдущими. Поэтому, когда его спросили, каково это — сниматься в “Унесенных ветром”, вместо ожидаемого шквала восторгов в адрес Сэлзника репортеры услышали равнодушное: “Я согласен, конечно, переходить из одной роли к другой через 15 минут, но вряд ли успею переодеться”.
Учитывая, сколько важных сцен нужно было сыграть Вивьен Ли с Хоуардом, начинаешь понимать, что это было все равно, что играть за двоих, всю сцену тащить своего партнера “на буксире” и держать на себе все напряжение. Сегодня Эшли-Хоуард выглядит каким-то зажатым, застывшим и сонливым. И невольно хочется спросить вслед за Рэттом Батлером: “Что же нашла в нем девушка, наделенная такой страстью к жизни?”
Оливия де Хэвилленд также не могла быть соперницей Вивьен Ли. Если в романе Мелани очень важная фигура и прописана глубоко и подробно, то в сценарии ей была отведена второстепенная роль. Актриса исполнила ее добросовестно и честно, но не более. Так или иначе — самой яркой и пронзительной актерской работой, своеобразным снежным пиком картины “Унесенные ветром” стала работа мало кому известной Вивьен Ли. И несмотря на то что Майрон Сэлзник кричал: “Эта дамочка с приветом!”, именно ее игра до сих пор достоверна и естественна, словно актриса сыграла Скарлетт не 67 лет назад и не поменялись многократно с тех пор актерские школы и манера игры.
Для Вивьен Ли было сшито тридцать одно платье. Примерки и пригонки нарядов изнуряли ее больше, чем что-либо другое. И была еще одна проблема — Вивьен имела тончайшую талию и стройные ножки, но вот размер ее бюста совсем не соответствовал голливудским канонам, где приветствовались пышногрудые красавицы. Эпопея с бюстом Скарлетт теперь стала расхожей шуткой, но во время съемок было совсем не смешно, когда Вивьен думала, как лучше передать страдания героини, а Сэлзник, усевшись напротив, изрекал: “Может, пришить еще оборок? Как вы думаете?”
Оборки пришивались, Вивьен одевали и приводили к Сэлзнику, но ему опять не нравилось: “Добавим ваты. Можно запихать в нее ваты, черт возьми!” Это было просто унизительно. “Подшейте под грудью тесьму! Это приподнимет грудь! Мисс Ли, да выкиньте вы эту чертову книгу подальше! Из-за нее мне вас не видно!” (Сэлзник имел в виду роман “Унесенные ветром”). И снова Вивьен уводили и приводили, показывая новые бретели, накладки и рюши, а Сэлзник, сидя нога на ногу с гигантской сигарой в зубах, приказывал: “Полнее. Левую сторону чуть ниже…” И другие перлы глубокомыслия. Наконец Вивьен это так надоело, что она заявила: “У меня есть идея!” — и исчезла. Когда она снова появилась перед очами громовержца, Дэвид пришел в экстаз: “Что вы сделали? Это великолепно! То что надо!” В ответе Вивьен слышались нотки Скарлетт: “Дэвид, это всего лишь я — какой меня создала природа!”
Едва Вивьен показалось, что с этим покончено, ее уже ждало новое испытание. Между Сэлзником и цензором завязалась жаркая переписка по поводу расстегнутых на лифе Скарлетт пуговиц в эпизоде, где она работает в госпитале. (Только две, или все-таки можно рискнуть и расстегнуть три?) Цензор разрешил две пуговицы, хотя согласился, что в эпизодах, где Скарлетт ухаживает за ранеными Атланты, третья пуговица тоже могла отсутствовать — например, оторваться. Неугомонный Сэлзник также распорядился, чтобы волосам актрисы и ее бровям придали “более естественный и более соответствующий эпохе вид”. К счастью, красить или обрезать волосы не потребовалось…
Подобные вещи порой забавляли Вивьен, но порой доводили ее до исступления. На такую ерунду они могли угробить весь день, тогда как она готова была играть! Как сильно кинопроизводство отличается от театра! Нет, кино решительно не стоит таких актеров!
Не проработав и двух недель, Виктор Флеминг также был уволен, а его место занял третий режиссер — Сэм Вуд — квалифицированный ремесленник Голливуда. Жалобы Вивьен стали еще громче. “Я ненавижу сниматься в кино!” — восклицала она, получая рано утром, за два часа до начала съемок очередной вариант сцены. Диалог надо было учить заново. Смысловые акценты опять были переставлены. Просьбы Вивьен Ли, чтобы фильм снимался хотя бы в относительной последовательности событий, не были удостоены внимания. Поэтому почти без репетиций актрисе приходилось одновременно сниматься у нескольких режиссеров — один снимал любовные сцены, другой военные, а кроме того, в начале съемочного дня она могла играть один из последних эпизодов, где на глазах уставшей от жизни Скарлетт погибает ее маленькая дочь, в середине дня — период ломки характера героини, а под вечер — 16-летнюю избалованную девочку-подростка…
Наряду со сменой режиссеров работу над фильмом усложняла плохая организация постановки: часто отказывала аппаратура цветной съемки, а порой одну сцену снимали одновременно семью камерами. Актеры валились с ног от усталости, а вставать им надо было около пяти утра, чтобы успеть проснуться, загримироваться, одеться в костюм.
Сцена падения Атланты и сейчас производит впечатление, в век, когда зритель не прощает имитации. Она стала самой сложной для Вивьен Ли. Актриса отказалась от дублерши и снималась под артиллерийским огнем, когда холостые снаряды взрывались в нескольких метрах от нее.
За съемочный день четвертому режиссеру — Уильяму К. Мензису — удавалось отснять всего 20–30 метров пленки. Съемки все время прерывались, каждый раз приходилось поправлять актрисе грим — Сэлзник хотел, чтобы на лице героини оседала красная пыль.
Если вы внимательно посмотрите сцену, в которой Рэтт везет Скарлетт в своей коляске сквозь бегущую толпу беженцев, то чрезмерно усердная работа невидимого в кадре ассистента, который сидел на передке коляски и рассеивал в воздухе тонны измельченной глины, станет очевидной. Волны этой густой пыли летели Вивьен и Гейблу прямо в глаза, и сегодня остается только удивляться, как у них хватило сил не расчихаться, не задохнуться и продолжать диалог.
Особая сложность этой сцены, в которой были задействованы сотни статистов, лошади, собаки и около десяти повозок, была в том, что все участники этого грандиозного действа находились на отмеченных для каждого крестами точках мостовой. Для Вивьен Ли, которая металась меж двух огней (с одной стороны на нее неслись всадники, с другой — толпа беженцев), пережитое Скарлетт было физически реальным. “Уверяю вас, что видеть падающий на тебя снаряд совсем не приятно, даже если ты знаешь, что кавалеристы — мастера своего дела. Я была так занята тем, чтобы быть в нужной точке в нужное время, что только вечером, ложась в постель, поняла, как физически была измучена Скарлетт, каких синяков и ушибов стоили ей эти минуты”, — рассказывала позже Вивьен Ли.
Актриса имела железную волю, чего нельзя было сказать о ее здоровье. У нее с детства были слабые легкие, чем, кстати, и объясняется ее довольно тихий голос, и красная глиняная пыль стала зловещим началом зарождения ее туберкулеза.
Вокруг Вивьен постоянно суетился целый взвод ассистентов и технических сотрудников. Это угнетающе действовало, так как за целый месяц изнурительной работы ей полагалось только два дня отдыха. Ее рабочий день начинался с урока дикции, на котором она отрабатывала правильный акцент Джорджии, затем следовала примерка и подгонка костюмов, потом фотопробы в гриме и костюмах и съемки, съемки, съемки… Иногда Вивьен засыпала так внезапно, что разбудить ее не представлялось возможным. Тогда ее приходилось заворачивать в одеяло и относить куда-нибудь, где была тень.
Наряды, которые и сейчас восхищают женщин, доставляли Вивьен Ли немало хлопот. Так, например, ей пришлось иметь дело с 27 совершенно одинаковыми сиреневыми платьями, отличавшимися лишь степенью износа, чтобы кадр за кадром, сцена за сценой зритель видел, как постепенно ветшало одно-единственное дешевое ситцевое платье Скарлетт. Сложность состояла в том, чтобы их не перепутать, поскольку, когда перед тобой 27 одинаковых платьев, даже очень опытному человеку будет нелегко “найти 10 отличий”… Все это раздражало и без того до смерти уставшую актрису. Когда ассистент режиссера на съемках пристала к ней по поводу кисточек на наряде (тот самый наряд, из маминых зеленых бархатных портьер), Вивьен вскрикнула: “Бога ради, оставьте меня в покое!” Она настолько была “в образе”, что воспринимала себя как Скарлетт, которая едет продавать себя в этом платье за 300 долларов и не потерпит, чтобы к нему прикасались или, не дай Бог, испортили.
Оливия де Хэвилленд восхищалась самоотверженностью и работоспособностью своей партнерши: “Она вложила в этот фильм то, чего никогда не смогла получить обратно. Она работала круглые сутки, и Сэлзник безжалостно пользовался этим рвением. До конца съемок она работала по 16 часов в день, иногда совсем без выходного, поэтому когда в сцене, где Скарлетт идет по разоренному полю Тары и ее тошнит прямо на грядку, мне пришлось подменить ее. Меня одели в ее платье, и я сыграла эту коротенькую сцену: у Вивьен от недоедания и нервного перенапряжения начались такие рези в животе, что согнуться-то над грядкой она согнулась, а вот выпрямиться уже не могла”.
Продюсера, как всегда, что-то не устраивало. Сэлзнику не нравился финал первой части фильма, где Скарлетт должна выпрямиться и, потрясая худым кулаком, поклясться, что больше никогда не будет голодать. Сэлзнику хотелось снять эту сцену на фоне алого неба, чтобы апофеоз клятвы стал полным. Но, как правило, вскоре после начала съемок поднимался туман, и надо было снова возвращаться в гримерную. Тогда трейлер, где Вивьен могла загримироваться, привезли прямо в поле. Съемку надо было начинать на рассвете, когда на небе не было облаков. Для этого Вивьен следовало быть на месте в костюме и гриме уже в 5.30 утра, а это значило, что вставать ей надо было тремя часами раньше. Эта пытка в утреннем холоде продолжалась несколько дней, так как солнце отказывалось вставать по приказу Сэлзника, в кадре появлялись бесстыжие тучи.
Изнуренная Вивьен Ли, дотянув до нужного эпизода, вдруг упала на землю и стала в отчаянии бить ее кулаками. Тогда-то Оливии де Хэвилленд и пришлось на секундный кадр подменить ее.
К концу съемок мелодраматические сцены следовали одна за другой — падение Скарлетт с лестницы, болезнь и смерть Мелани. Хрупкие плечи Вивьен Ли “вынесли” фильм к финалу, но уже из последних сил выдерживали фантастический эмоциональный груз. Де Хэвиллэнд была поражена физическим и нервным истощением подруги. На лице Вивьен Ли появились морщины. Оператору пришлось изменить освещение и диафрагму, чтобы в последних кадрах этих следов измождения не было видно.
27 июня 1939 года наступил счастливый день: съемки “Унесенных ветром” закончились. Они длились пять месяцев, но участники этого поистине грандиозного проекта никогда их не забудут. 27 июня Вивьен Ли сидела в одиночестве в своей гримерной, вдыхая воздух свободы, и ела сандвич с салатом. Рядом на столике лежал злополучный роман Маргарет Митчелл. И, слава Богу, все эти бесконечные платья, которыми они тут все завалили, наконец-то увезли.
Премьеры ждала вся Америка. И фильм, который Вивьен со свойственной ей грубоватостью называла “тяжелым испытанием для задницы”, поскольку длился он без малого четыре часа, был назван лучшим фильмом года, был удостоен десяти “Оскаров” — один из них под всеобщее ликование огромного зала вручили Вивьен Ли, которая выглядела на этот раз скромной и смущающейся. На этом торжественном вручении Кларк Гейбл отдавил ногу маленькой хрупкой женщине, одетой не по возрасту в девичье розовое платье. Это была Маргарет Митчелл.
Газеты и журналы по обе стороны Атлантики старались перещеголять друг друга в громких заголовках и хвалебных рецензиях. Обиженным соперницам пришлось прикусить языки — блестящая работа Вивьен Ли вызывала такое восхищение и восторг, что спорить с этим было невозможно. Повсюду актеров встречали толпы поклонников, и, словно с небес, сыпались цветы и конфетти. Горожане доставали из сундуков бабушкины платья эпохи войны Севера и Юга и выходили на улицу, гордые своей причастностью к великим событиям.
Один из репортеров спросил Вивьен Ли: “Как вы думаете, что стало со Скарлетт О’Хара после того, как Рэтт Батлер бросил ее?” Вивьен, поразмыслив секунду, ответила: “Думаю, что, вероятно, как женщина она изменилась в лучшую сторону. Но, мне кажется, любить его она так и не перестала”. Когда ее попросили сравнить характер Скарлетт и свой собственный, актриса сказала: “Скарлетт была не из числа людей, с которыми легко ладить. Я тоже все время о чем-то тревожусь. Я очень нетерпеливый и упрямый человек… У Скарлетт сильно развито чувство собственности. У меня его нет ни капли. Надеюсь, я обладаю качеством, которого нет у Скарлетт, — чувством юмора. В Скарлетт много эгоизма, много примитивного, земного, ее истинная стихийная женственность придавлена наставлениями матери и догмами времени, но меня восхищает ее смелость. Этого у нее больше, чем у меня”.
И теперь мы все еще смотрим этот легендарный фильм. И до сих пор восхищаемся игрой актеров и “заряжаемся” неукротимым жизнелюбием и непобедимостью Скарлетт О’Хара, которую сыграла 67 лет назад никому неизвестная молоденькая англичанка, очень смелая и решительная. Роль стала ее “визитной карточкой” и наклейкой приклеилась к творческой судьбе, несмотря на другие блестяще сыгранные роли. Повсюду, словно невидимый шлейф, за Вивьен плыл восхищенный шепот: “Скарлетт!”
Вивьен Ли, Кларка Гейбла, Дэвида Сэлзника уже давно нет, но с нами всегда будет их фильм — бессмертное творение, родившееся из самоотверженного труда и мечты о большом настоящем фильме.
