Мои чувства постоянно оскорбляют. Впервые я ощутила это в выпускном классе на уроке русского языка.
Звонок. Учитель в классе, мы сидим и пытаемся разобраться не то в примыканиях, не то в управлениях, не то в других нюансах русской грамматики. На носу чертов ЕГЭ по русскому. Его пока никто не видел, но все уже боятся. К слову, по тогдашней программе в одиннадцатом классе был всего один час русского языка в неделю, зато два физкультуры. Но не будем об этом. Минобразу все-таки виднее, что принесет выпускнику больше пользы на выпускных и вступительных экзаменах.
Так вот, едва мы что-то накорябали в тетрадях, как в класс вошла директор школы, а за ней вошел бородатый мужчина в длинной черной одежде, колыхавшейся от его широких шагов.
Он сел на место учителя и начал вычитывать нам строки из Библии, катехизиса и молитвослова. Я до сих пор помню, как кривил смуглый рот мой одноклассник Давид, убежденный и потомственный мусульманин. Выйти ему тогда не разрешили: урок идет.
Я, честно говоря, Давиду завидовала. Он был другой национальности, религии и имел право чувствовать себя оскорбленным, кривить рот и хоть как-то выражать недовольство. Я такого права не имела. То, что я была неверующей, брали в расчет еще меньше чем то, что Давид был мусульманином. Я смутно помню, о чем вел разговор батюшка. Кажется, о нежелательности внебрачных половых связей, абортов, гражданских браков, употребления алкоголя и курения. В общем, мы эти песни заучили наизусть.
Батюшка вышел за пять минут до конца урока. Учитель при всех попросила директора больше так не делать, а та назидательно подняла бровь и сказала что-то типа:
- Как вы можете? Это же священник!
Филолог с высшим образованием не учла, что со священником нельзя спорить, ему нельзя отказывать, его нехорошо обижать. А учитель… Что с того, что он готовился к уроку, что у него есть дидактический и методический планы, которые батюшка нарушил благими заботами о спасении наших душ? Подумаешь, ученики выпускного класса отзанимались русским языком на час меньше положенного. Всего лишь час проповеди вместо ненавистного русского с его подчинительными связями. И все же я чувствовала себя оскорбленной.
Больше всего меня оскорбила фраза «Это же священник». Я понимаю, в брахманизме кастовость – основополагающий аспект религии, но батюшка к нам вроде христианский приходил, а христианство не принимает гордыни даже духовную власть имеющих.
И, в конце концов, ЕГЭ был куда ближе смерти, поэтому позаботиться о нем было бы логичнее, чем о спасении души. Конечно, была вероятность, что кто-то из нас не доживет до ненавистного ЕГЭ (от страха, например, запросто кто-нибудь мог умереть), но зная своих одноклассников, берусь утверждать, что беседа со священником им бы не помогла.
Еще случай был на первом курсе. Мне шестнадцать. Иду под руку с симпатичным парнем, щурюсь на солнышке, довольно вышагиваю в новеньких джинсах. По пути на речной вокзал, по дороге попалась Свято-никольская церковь. Около нее стоял батюшка, раздавая встречным людям… флаеры. Вид промоутера в черной рясе меня позабавил, но я сделала вид, что не замечаю его. Кончено, флаеры призывали прийти в церковь на какие-то занятия, а не на распродажу в супермаркет. И вот святой отец протягивает один из рекламных листков мне. Я ответила ему также, как отвечала и отвечаю до сих пор абсолютно всем промоутерам:
- Спасибо, не нужно.
Все ребята-студенты, школьники, пенсионеры и другие люди, подрабатывавшие таким способом, реагировали нормально: нет, значит, нет. Но только не православный батюшка. Его взор воспламенился, а глас стал зычным и грозным:
- Ты, – (о том, на брудершафт мы с ним не пили, стоит говорить?) – Ты знаешь, что женщине носить мужскую одежду – это грех?
Мой спутник саркастическим полушепотом сообщил священнику:
- Батюшка, на ней все женское.
- Не бывает женских брюк, также как и мужских юбок!
Парень продолжал меня защищать:
- А про килт вы в курсе?
Что ответил священник, я уже не помню, зато помню, что разозлилась сильно.
- Тогда переоденьтесь, – заявила я. – Потому что на вас – юбка.
Что он кричал нам вслед, я тоже не помню. Помню, что меня оскорбили до глубины моей неверующей души. Получается, если мужчина с бородой носит черную юбку в пол, он имеет право решать, что мне надевать?..
Когда я жила в тесной комнате общежития на проспекте Комсомольском, чуть ли не каждый выходной день мне приходилось просыпаться от того, что в располагавшейся рядом церкви звонили колокола. Ранними утрами я пыталась отоспаться после работы (подрабатывала барменом по ночам), они звонили, и звон грохотом отзывался в ушах, отдавался головной болью. Ах, да они звонили еще и вечером, когда ложился спать мой восьмимесячный сын. Стояло лето. Была невыносимая жара. Душно, как в погребе. Если из-за шума я бы решила не открывать окно, то спустя несколько минут это все равно бы сделал мой вареный труп. Но что тут поделаешь – вера есть вера. Верующие имеют право мешать спать мне и всему району на том простом основании, что они верующие. Они глубоко веруют, заходя по воскресениям в церковь, поедая куличи на Пасху и окунаясь в прорубь на Крещение. И, пожалуй, еще глубже станет вера после рюмки-другой хорошей водки, после пары десятков матов, очередью выпущенных в адрес всех атеистов, иноверцев и, естественно, нынешней молодежи. Ну, и, конечно, после того, как у верующих оскорбят чувства, их вера станет еще сильнее и чище. Особенно после принятия закона о защите этих оскорбленных чувств. Да, этот факт меня тоже оскорбляет.
В принципе шут с ним, и с этим законом и с верующими. Обидно, что о нас, братьях-неверующих, никто не думает. И наши чувства оскорблять – всегда запросто. Может, написать письмо президенту? Может, предложить еще один законопроект, о защите чувств атеистов? В конце концов, верить можно и в отсутствие веры, значит, атеисты тоже в какой-то степени верующие…
Но это все, разумеется только слова и намерения. Закон об оскорблении чувств неверующих никогда не будет не то, что принят, но даже и предложен. Дело не в том, что у неверующих нет чувств. Дело в том, что, как сказал один англичанин, «тот чувствами торгует, кто чувства выставляет напоказ». А торговать такими вещами ой, как нехорошо…
