Предписанные мне роли я осознала довольно рано. Одним из самых стойких замеченных мною убеждений, существующих в нашем языке и культуре, является утверждение о том, что женщинам не только следует иметь детей, но и полагается хотеть этого. Эта идея присутствовала повсеместно. Ею были пропитаны разговоры взрослых со мной, в том, как они обсуждали эту тему лишь в контексте «когда». «Когда ты выйдешь замуж...» «Когда ты заведёшь детей...» Эти рассуждения о будущем постоянно подавались как непреложная часть «американской мечты», я же всегда ощущала, что это чуждая мне идея. Что я всегда о себе знала, так это то, что я никогда не хотела иметь детей. Ребёнком я пыталась объяснить свою позицию и её противоречие с предлагаемыми взрослыми ролями, но они в основном смеялись, как обычно смеются над нелепыми детскими рассуждениями, уверенно говоря: «Ты передумаешь».

Мне твердили об этом всю жизнь. Вежливая беседа может оборваться резким: «А твой муж в курсе?»
«Твои родители знают?»
«Разве ты не хочешь иметь семью?» «Не хочешь оставить потомство?»
Ну и самая расхожая фраза при обсуждении бездетности — «Это эгоистично».

Существует множество причин, почему женщина может держаться в стороне от материнства, большинство из них не связано с личными приоритетами. Но до сих пор в социуме допустимо публичное очернение таких женщин, поскольку ни одна из этих причин не проникла в общественное сознание. Узнав ещё в детстве об идее неотвратимости материнства, я никак не могла увязать её с такими многочисленными факторами, касающимися женщин, как риск передачи наследственных заболеваний, опасность отмены приёма жизненно важных лекарств во время беременности, обеспокоенность перенаселённостью планеты, обеспеченность матери ресурсами, и тот факт, что в США 415 000 детей постоянно живут в приёмных семьях. Благодаря этим и множеству других подобных причин, а также тому, что не в моих правилах пускать на самотёк дела такой значимости, мною было принято взвешенное решение пойти на операцию по стерилизации.

Я с нетерпением приступила к выяснению подробностей. Мне хотелось чётко понимать, что меня ждёт после операции по лигированию маточных труб, — так по другому называется перевязка труб. Я хотела узнать весь путь — от получения разрешения до возможных последствий: какова статистика, риски и удовлетворённость процедурой. Поначалу я была воодушевлена. Из-за того, как мне всю жизнь преподносилась идея материнства, я была склонна считать, что женщины, не желающие иметь детей, — редкость, но оказалось, что каждая пятая американка не будет иметь биологических детей... кто-то по желанию, кто-то — в связи с обстоятельствами.
(Аплодисменты)

Значит, я не была одинока. Но чем больше я читала, тем больше погружалась в уныние: мне попадались истории женщин, безуспешно пытавшихся получить доступ к этой процедуре. Я узнала, что зачастую они тратили почти все свои средства, годами посещая врачей-гинекологов только лишь для того, чтобы раз за разом получать отказ, и сталкивались с таким явным неуважением, что в итоге просто сдавались. Женщины сообщали, что врачи относились к их мотивам со снисходительным пренебрежением, прибегая к фразам вроде: «Приходите, когда будете замужем и заведёте ребёнка». А женщинам, имеющим детей и желающим пройти данную процедуру, говорили, что они слишком молоды или что у них мало детей.

Занимательно, потому что по закону моего штата для доступа к этой операции нужно было «достигнуть 21-летия», «принимать решение в здравом уме и по собственному желанию» и «выдержать 30-дневный период ожидания». Я понять не могла, почему, удовлетворяя всем этим требованиям, я всё равно должна была в принимать бой в кабинете врача за право распоряжаться своим телом. Задача была не из простых, но я решила стоять на своём.

Помню, как тщательно я подобрала одежду для первой такой встречи.
Держалась прямо. Излагала ясно. Мне хотелось донести до врача в мельчайших подробностях, что я не графа с датой рождения. Я не забыла упомянуть следующее: «Я только получила степень бакалавра и подала заявку в аспирантуру, собираюсь изучать такую-то тему». А также: «У моего постоянного партнёра такой-то бизнес» и «Я несколько месяцев изучала данный вопрос, разобралась в нём подробно и понимаю все возможные риски». Для меня было важно, чтобы врач понял, что моё желание не прихоть, не противодействие чему-то, не оголтелое желание 20-летней тусоваться до потери пульса без риска залететь... Что это является моей неотъемлемой частью.

Я знаю, что такое информированное согласие, и ожидала, что меня начнут перевоспитывать в общепринятом ключе, но... Информация, которую до меня доносили, стала походить на некую пропаганду и перемежалась предвзятой и искажённой статистикой. Беседа начала принимать форму допроса. Сначала они хотели лучше меня понять, а потом пытались запутать. Как будто я была на перекрёстном допросе.

Врач задавал вопросы о моём партнёре: «Что он или она обо всём этом думает»? Я ответила: «Мы уже пять лет вместе, и он полностью поддерживает меня в принятии любого решения, касающегося моего тела». Он спросил: «Что будет, если в будущем вы поменяете партнёра, и тот захочет детей»? Я была в полной растерянности, потому что понимала, что доктор ожидал от меня полного отказа от всех моих убеждений, в случае если партнёр захочет иметь детей. Я попросила его не беспокоиться об этом, ведь моя бездетность — непременный пункт обсуждения на первом свидании.
(Одобрительные возгласы)

И вот он призывает меня задуматься о том, что «через 20 лет я буду точно сожалеть об этом»... как будто я раньше об этом не размышляла. Я сказала: «Хорошо, если однажды я проснусь и пойму, что поступила в прошлом неправильно, то я лишила себя всего лишь одной из возможностей стать родителем. Чтобы иметь семью, мне никогда не нужна была биология.
(Аплодисменты)

И лучше я столкнусь с этим, чем однажды пойму, что у меня есть ребёнок, которого я не хотела или не была готова к заботе о нём. Потому что первое затрагивает только меня, а второе — ребёнка, его развитие и благополучие...
(Аплодисменты)

а человеческое существо не игрушка. Потом врач сказал, что никто не даст согласие на эту процедуру, особенно он, потому что существует такое понятие, как медицинский патернализм, позволяющее ему, как лицу осведомлённому и ответственному, принимать решение за меня... основываясь на его представлении о том, что для меня будет лучше, без учёта моих чаяний и убеждений как пациента. Пользуясь возможностью, он вышел, чтобы обсудить мой случай с хирургом, и я слышала через дверь, что он называет меня «девочкой».

Я чувствовала себя оскорблённой. Хотела себя защитить. Предельно ясно втолковать каждому из этих медицинских работников, что их обращение со мной унизительно и пахнет сексизмом, что я такого обращения не потерплю. Но я смирилась. Я наступила на горло собственной песне, сжала челюсти и ответила на все их снисходительные вопросы и утверждения. Идя туда, я ожидала поддержки и понимания, а меня, напротив, заставили замолчать и почувствовать себя отверженной, за что я себя ненавидела. Ужасно, что я позволила кому-то относиться ко мне неуважительно. Но это был мой единственный шанс.

То была одна из многочисленных предстоявших мне консультаций. Однажды мне пришлось пройти пять или шесть специалистов в течение часа. Сквозь дверь в смотровую шёл нескончаемый поток людей: вошёл мой врач, его коллега, их директор. Как будто я просила их заразить меня оспой, а не добивалась права контроля над рождаемостью. Но меня было не сломить, я была настойчива, и в конце концов мне удалось убедить одного из них одобрить процедуру. И вот я сижу тут же в комнате, подписываю документы, мне ставят гормональные инъекции, дело доведено до логического конца... и мой доктор неодобрительно качает головой, как бы говоря: «Вы передумаете».

Я не понимала до конца, насколько сильно общество держится за сохранение этой роли, пока не прошла через это. Я многократно убедилась на собственном опыте, как люди, будь то медицинский персонал, коллеги по работе или незнакомцы, наотрез отказывались воспринимать меня как женщину отдельно от моей материнской функции.

Я всегда считала, что родительство — одна из ипостасей женщины, но никак не её определяющая роль. Я верю, что ценность женщины не должна определяться тем, есть ли у неё дети, потому что это лишает её права быть взрослой полноценной личностью. Женщины обладают уникальной возможностью создавать жизнь, но когда мы говорим, что в этом её цель, это означает, что её существование лишь средством к достижению оной.

Легко забыть, что навязанные нам обществом роли не просто эпитеты. Однако они несут немалый вес, склоняют к соблюдению определённых стандартов... вызывают страх им не соответствовать, и мы отказываемся от своих желаний ради принятия этих ролей. Путей достижения счастья и полноты жизни великое множество. Все они очень разные, но, по-моему, каждый имеет непреложное право на самоопределение.

Женщины, знайте, ваш отказ от материнства или его принятие ни в коей мере не связан с вашей ценностью или идентичностью как супругов, взрослых или половой принадлежностью... и вы можете быть или не быть матерью — это всецело принадлежащее вам право.
Спасибо.