Я живу отдельно от родителей, и каждую нашу встречу мама заводит разговор о детях. Мои просьбы не поднимать эту тему игнорируются. Аргумент один и тот же: дети — лучшее в жизни женщины. При этом воспоминания о моём собственном детстве — это постоянные упрёки, раздражение и крик. Разве человек, который делает тебя счастливым, может всё время раздражать?
Мои отношения с родителями вообще были неоднозначными. Я запланированный и долгожданный ребёнок и не была вредной или капризной. Но не помню, чтобы мама говорила, что любит меня, обнимала или хвалила за успехи. Я вроде и знала, что меня любят и обо мне заботятся, но одновременно чувствовала отстранённость отца и недовольство матери. Каждый родитель мечтает произвести на свет нового Моцарта, Марию Кюри или как минимум свою маленькую копию, а в итоге получает совершенно нового человека, со своими достоинствами и недостатками, часто без особых талантов или способностей, возможно, с трудным характером и неожиданными взглядами на жизнь.
Мои нынешние отношения с родителями, особенно с матерью, натянутые — не в последнюю очередь из-за моей позиции по поводу деторождения. Я могу понять родителей, потому что им хочется внуков, а я — единственный ребёнок в семье. Но не вижу смысла ломать себя в угоду их желаниям. Да, я именно тот ребёнок, который стал разочарованием для своих родителей. Поэтому я не верю, что дети обязательно приносят в семью радость. Мне непонятно, для чего врать и делать вид, что это так.
Ещё мне просто не нравятся дети. Знаю девушек, которые любят детей, умиляются им, но у меня никогда такого не было. Неприязнь к детям, особенно к младенцам, появилась у меня ещё в детстве, лет в шесть-семь. Я никогда не мечтала о младшем брате или сестре — напротив, эта перспектива меня пугала: я не хотела возиться с маленьким ребёнком и жить с ним в одном доме. Когда мне было восемь, у моего двоюродного брата родился сын. Походы к нему в гости были настоящей пыткой. От меня, как от девочки, ожидали, что я буду умиляться младенцу, и пытались навязать мне общение с ним, но кроме раздражения я ничего не испытывала. В подростковом возрасте эта тема отошла на задний план, потому что я была занята школой, рисованием, своими мечтами и планами. А окончательно я приняла себя как чайлдфри уже после двадцати, когда поняла, что вовсе не обязана жить «как все» и имею право строить свою жизнь в согласии с собственными представлениями.
Родительство, как и любая другая деятельность, будь то игра на флейте или ведение бухгалтерии, требует таланта. Чтобы быть хорошим родителем, надо быть вовлечённым в дела ребёнка, интересоваться его миром и любить всё, что с ним связано. Одно время я подрабатывала няней, приглядывая за пятилетней девочкой. Я изнывала от скуки. Ко мне на работу иногда заходит десятилетний сын коллеги, и я с радостью общаюсь с ним. Но даже от общения с умным и вежливым ребёнком через какое-то время устаёшь — и я отдаю себе отчёт, что с родным ребёнком было бы то же самое. А ещё я очень погружена в себя, поэтому часто бываю невнимательна к другим людям — а к ребёнку так относиться нельзя. Одним словом, я была бы невнимательной и вечно скучающей матерью.
Своего единственного мужчину, будущего мужа, я встретила в восемнадцать лет. Мне просто очень повезло: наши взгляды на детей совпали. Да, лет в девятнадцать-двадцать мы в шутку обсуждали, какими были бы наши дети. А когда поженились, просто поняли, что нам хорошо вдвоём.