Победа будет за ними

Недавно я был на Книжном салоне в Петербурге.

Возвращаюсь на «Сапсане».

Не повезло с местами: вместо того чтобы спокойно рассматривать спинку впереди стоящего кресла, сижу лицом к лицу с другими пассажирами. Передо мной — бабушка и внук. Милый мальчик лет пяти и стройная нестарая женщина.

Бабушка не дает внуку ни секунды покоя. Не в смысле дерганья или замечаний, о нет! В смысле предоставления услуг.

Она все время его кормит печеньем, булочками, чищеными и нарезанными фруктами, конфетами, чупа-чупсами и чем-то еще.

Разворачивает перед ним настольные игры, достает из рюкзака машинки и фигурки. Постоянно его переодевает. Снимает и надевает на него курточки, жилеточки и свитерки. То снимает с него кроссовочки, «чтоб ножки подышали», то обувает его, чтоб он погулял по проходу. При этом мальчик не шевелит ни ножкой, ни ручкой. Бабушка сама на него все натягивает и с него стягивает, надевает на него кроссовки и зашнуровывает их.

Достает компьютер. «Какой ты мультик хочешь посмотреть?» Долго перечисляет имеющиеся. Мальчик долго выбирает. Потом другой, третий. Потом бабушка спрашивает: «Можно спрятать компьютер?» Мальчик едва кивает. Бабушка тут же сообщает, что у нее с собой в холодильнике (очевидно, сумка-термостат) есть мороженое. «Ты какое хочешь: зеленое, сиреневое, белое, шоколадное или с орешками?» — «Белое». Бабушка достает мороженое, разворачивает его сама, дает мальчику. Тот ест. Доедает, потом говорит: «С орешками». Бабушка достает, разворачивает, он снова ест. «Соку хочешь?» — «Не хочу». — «Водичку хочешь? Сладенькую, кисленькую или чистенькую?» — «Все равно». — «Ты выбирай, выбирай, что тебе больше хочется?» — «Чистенькую». — «С пузыриками или без пузыриков?» — «Ладно, с пузыриками».

И так четыре часа двадцать минут.

За все это время мальчик ни разу не сказал не то что «пожалуйста» или «можно я возьму». Он даже не сказал простого, нахального, требовательного детского «дай!».

Все ему подпихивалось заранее, тут же, предвосхищая возможные желания и предоставляя выбор между сладеньким и с пузыриками. Нечего и говорить, что он ни разу не сказал «спасибо» или хотя бы «как вкусно». Зато постоянно говорил бабушке «не мешай!» и даже «не перебивай!». Один раз он что-то тихо и очень недовольно буркнул, а бабушка в ответ пылко сказала: «Но я ведь за это уже попросила у тебя прощения! Ведь ты же уже меня простил! Простил, да?»

Продолжение

Это не случайное наблюдение. Моя корреспондентка пишет мне: «Я это каждый день наблюдаю на работе. Для меня это не новость, а печальная обыденность.

Процесс развития детопоклонничества и детоугодничества со стороны родителей и полной инфантилизации детей набирает обороты с чудовищной скоростью.

Только по элементарным навыкам самообслуживания можно судить: то, что дети физиологически могут делать в три года, многие с трудом совершают в шесть-восемь. И все идет по нарастающей…»

В Петербурге во время встречи с читателями меня уже в который раз спросили: «Ваше детство чем-то отличалось от детства наших детей? Что тогда, в конце пятидесятых и в шестидесятые годы, было лучше, чем сейчас, а что было хуже?»

Насчет «хуже» и «лучше» вы через пять минут сами решите.

А я пока насчет отличий.

Да, дорогие мамы и папы 1980-х годов рождения, у кого дети появились в самом начале 2000-х: наше детство было совсем другое. Мы писали не шариковыми ручками, а перьевыми, причем даже не авторучками, а «макальными», так сказать. Перо надо было обмакнуть в фаянсовую чернильницу. Мы носили неудобную и некрасивую школьную форму из серого солдатского сукна, с ремнем и фуражкой, а девочки были одеты в скромные «гимназические» платья.

Мы жили в коммунальных квартирах, вся семья в одной комнате, а таких комнат — шесть или восемь, и одна ванная на всех. А бывало, что и ванной не было, в баню ходили.

И конечно, у нас не было никаких девайсов и гаджетов. Телевизор, и то не в каждой семье был. А телефон — один на весь коридор. И насчет харчей скуднее, чего уж там. О нарядах я и не говорю. Курточка и брюки (блузка и юбка) в дополнение к школьной гимнастерке (школьному коричневому платью с фартуком) — вот и все наряды.

То есть скудно жили. И скучно: редко когда по телевизору «детская передача», да и ту смотреть нельзя: бабушка болеет, спит. Комната-то одна. Ну еще можно в кино на детский сеанс, на девять утра, в воскресенье.

Плохо, да?

Но зато мы жили в сто раз свободнее, чем нынешние дети. Да, представьте себе, именно свободнее. Несмотря на всю идеологию, пионерию и сбор металлолома.

Я часто слышу от мам и пап: «Ой, я сейчас забираю Машу/Мишу из школы, потом везу на музыку, потом в бассейн». Мне это кажется странным, а если честно — просто дикостью какой-то. Безумием кажется. Мы всюду ездили сами. Я, например, сам ездил и к англичанке (много остановок на троллейбусе), и в бассейн «Москва» (тоже неблизкий край), и в спортивную секцию около ВДНХ (метро, автобус и пешком), и в вечернюю художественную школу. И уж конечно, никто не возил ребенка в школу на машине. А если такое вдруг где-то когда-то случалось (см. повесть Фриды Вигдоровой «Мой класс») — то это было шоком, скандалом, чудесами в решете.

Но самое главное — нас все время выгоняли гулять во двор.

Собственно, мы и сами дома не сидели, но если вдруг, сделав уроки, застревали — тут же слышался мамин или бабушкин голос: «Беги во двор, погуляй с ребятами!» Никаких мобильников не было. Поэтому у нас было священное право свободной личности — пропасть без вести часа на два.

Хотя нас не баловали карманными деньгами, все равно какие-то суммы у нас время от времени скапливались. И мы сами ходили в магазины. Например, в магазин «Пионер» на улице Горького, где продавались разные радиодетали. Ибо плох был тот мальчишка, который не собрал, сам не спаял простенький транзисторный приемник, чтоб умещался в мыльнице. Я, например, собрал, и он что-то там ловил!

Или мы ходили в зоомагазин на Кузнецкий, а то и ездили на Птичий рынок, за Таганкой, — у многих (у меня в том числе) были аквариумы с рыбками. Но дело не в диодах-триодах-конденсаторах и не в рыбках с дивными названиями «данио рерио» и «барбус суматранус» — а в том, что мы лет с десяти совершенно самостоятельно передвигались по Москве. В основном пешком или на наземном транспорте: это лучше, чем в метро, потому что можно прокатиться зайцем.

Бывало, что у нас отнимали деньги. Какие-то старшие хулиганистые мальчишки. «Дай двадцать копеек!» Дать — жалко. Двадцать копеек все-таки! Большая порция мороженого, или четыре пирожка. Но главное — гнусно в смысле чести. И вообще, один раз дашь — у тебя всякий раз, как этим двором пойдешь, отнимать будут. Значит, в другой раз придется идти обходом, светлой и людной улицей — а это очень унизительно. Гнусно, я же сказал. Поэтому надо было отбиваться — когда дракой, когда словами вроде: «Леху Француза знаешь? А я с его братом за одной партой!»

Надо было собирать свои крепкие команды, охранять свою территорию, вступаться за честь (и за двугривенные) своих младших или более слабых товарищей.

Во дворе и на улице мы нарабатывали социальные мускулы. Проще говоря, учились жить. Выстраивать отношения и тактику поведения.

Быть осторожными или смелыми, прямыми или хитрыми. И кроме того, учились существовать в большом городе, с его троллейбусами и трамваями, перекрестками и светофорами, проспектами и подворотнями, магазинами и киосками. Без дворовых компаний и спаянных команд, без стычек с мелкими уличными грабителями, без утраченных гривенников и разбитых носов, да просто без раннего опыта хождения по улице в одиночку — вырастают социальные инвалиды.

Вовремя не сформированные социальные навыки потом не появятся. Всему надо учиться вовремя. Настоящий Маугли, то есть ребенок, выкормленный волками, уже никогда не сумеет освоить человеческую речь, хоть сто логопедов к нему приставьте. Такие случаи известны, подробно описаны и объяснены. Ребенок, которого слишком заботливо опекали в детстве, — это «Маугли наоборот». Он будет нуждаться в опеке, защите, родительском руководстве до конца жизни.

Не надо говорить, что возить сына или дочь в школу и на спортивную секцию на машине, запрещать самостоятельно ходить по городу — это забота о безопасности ребенка. Мне кажется, тут все наоборот — это стремление избавиться от ответственности за него, ибо ответственность всегда есть риск. А мультики и компьютерные игры — это отказ от полноценного общения с ребенком. Пошлейший родительский эгоизм под видом ежеминутной заботы. Хотя на самом деле это ежеминутное отбрасывание ребенка от себя: «Пялься в комп или телевизор, только не трогай папу с мамой! Только не мешай нам самим пялиться в телевизор или комп».

В этой инфантилизации, в этом потребительском эгоизме — залог будущей катастрофы нашего едва-едва проросшего среднего класса.

Потому что мамы-папы, возящие детей в машине в школу и в бассейн, заливающие их мозги мультиками и играми, глушащие их эмоции бесконечными новыми гаджетами и девайсами, — это же и есть наш средний класс, более или менее образованные, достаточно обеспеченные люди.

Но второе поколение среднего класса — те, кто родился в начале 2000-х и был заласкан, затравлен родительской опекой, — может не выжить как класс.

Выживут совсем другие.

Загордившаяся часть среднего класса с глупым высокомерием зовет их «быдлом» и «гопотой», а также «чурками» и «хачами» — но победа в грядущем великом социальном состязании будет именно за ними. Победа будет не за столицей и не за Европой, а за небогатым предместьем и за юго-востоком. Потому что их дети целый день бегали во дворе, дрались и ездили на трамвае зайцем.